Черникина и другие - Оля Ф.

Черникина и другие

Рассказы

Оля Ф.

© Оля Ф., 2015

© Андрей Машанов, дизайн обложки, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Образ маленького человека

Нет ничего скучнее, чем жизнь обычного человека. Нет ничего увлекательнее, чем жизнь обычного человека. Не так важно, чья это жизнь, – важно, кто и как про неё рассказывает.

В книжке «Черникина и другие» мы открываем рассказчика удивительного: очень точного, предельно честного и безусловно талантливого.

Это рассказы. Именно рассказы – когда рассказывают так, что не оторваться: не от лихо закрученного сюжета, не от психологически выверенных персонажей, а от очень простой негромкой правды. Тем более что правда эта взята из жизни Черникиной: чаще – маленькой девочки, иногда – подростка, в редких случаях – девушки. Много вы слышали честных историй из жизни растущего человека? Я – мало. Да что там, считай и не слышал вовсе. Или не слушал никогда – ввиду наличия постоянных серьёзных проблем взрослого человека. А зря.

Известное дело: все мы родом из детства. Другое дело, что, повзрослев, чаще всего об этом забываем, а вот Оля Ф. не забыла. Или не сумела забыть. В итоге перед вами житие девочки Черникиной, выложенное читателю без малейших прикрас и умилительного сюсюканья.

Оно сознательно хронологически непоследовательно: с рассказом о детсадовском утреннике может соседствовать история о студенческом отдыхе в Алуште, – таким образом автор создаёт очень точную картину мозаичности воспоминаний. Ведь мы же не вспоминаем своё детство с бухгалтерской серьёзностью, правда? Так, чтобы вначале ясли, потом детский сад, затем школа – и здравствуй, взрослая жизнь. Нет, – тут вспышка, там стукнуло, здесь запах что-то напомнил: вот и накатило – иногда так, что водку ночью из холодильника достанешь. А все оттого, что во второй половине жизни первая кажется – да что там, так и есть – долгой чередой обещанного, но не случившегося. И самые главные обещания были в детстве. И все они не сбылись. Ну, у меня; возможно, вам повезло больше.

Детская ли это литература? Совсем не уверен. Она о детстве, конечно, но о детстве, безжалостно препарированном из сегодняшнего далёка, когда есть ясное понимание того, что прошлого не вернешь и что вся наша взрослая жизнь есть продолжение того, что случилось или не случилось тогда, в том отдельном мире, полном надежд, света и беспричинного тепла. Или наоборот – тут уж кому как повезло.

И тепла, и горечи у Оли Ф. предостаточно – можно сказать, что и в избытке. В книге «Черникина и другие» много радости, много печали, много открытий и разочарований. Местами эти истории смешны, местами трогательны, местами страшны до озноба, но всегда предельно откровенны – в этом, как мне кажется, главная ценность книжки. И в особой авторской интонации, конечно.

В общем, спасибо, что дочитали предисловие (обычно их никто не читает). Дальше будет много интереснее.

Шар-рыба

В шесть часов вечера Черникина поправила свою кроличью шапку с помпонами, молча взяла из рук Ветренниковой фотографию и сказала: «Значит, всё? Завтра это будешь уже не ты?» Ветренникова кивнула головой. Они обнялись. Черникина судорожно, тихо вздохнула и вышла из двери, чтобы через минуту оказаться в зимней вечерней позёмке, на ветру, который забивал рот льдом.

…Мама успокаивала Черникину и говорила, что это всё ерунда: «Ну подумаешь, испортила ты новые чешские сапоги на манке. Радуйся, что проволока тебе ногу не пропорола. Ты же, небось, от Ветренниковой через стройку шла?» Черникина плохо слушала маму, плохо ела, не стала собирать портфель на завтра.

Лёжа под чёрным потолком, она думала о том, что ей придётся навсегда расстаться с Ветренниковой. Наташа была её самым лучшим человеком. Два года её старшинства только добавляли восхищения, которое Черникина испытывала каждый раз, встречаясь с Ветренниковой. Обычно они сразу шли к Наташе домой. Обедали тушёной капустой, в которой была картошка. Черникину это удивляло, мама готовила не так, но она знала, что тётя Люся ничего другого Ветренниковой на обед не оставляла.

Потом они шли в залу. Папа Ветренниковой, дядя Слава, раньше работал на Кубе. Поэтому зала была полна сухими рыбами в шипах, похожими на волейбольные мячи. У всех были открыты рты. Они как будто говорили.

Черникина и Ветренникова усаживались в кресла напротив друг друга, и время начинало пульсировать. Им нужно было успеть рассказать друг другу про всё. Черникина знала, что она тоже самый лучший человек для Ветренниковой. Подружкам Наташа никогда бы не доверила свою повесть про Александру, которая живёт в Париже, у неё маленькая упругая грудь, и она любит Георга. Черникина полюбила каждое слово в этой тетрадке за сорок восемь копеек.

А сегодня Наташа была сосредоточенна и спокойна. Черникина подтянула одеяло к подбородку и, вспомнив всё, снова задрожала от ужаса. Ветренникова на самом деле не Ветренникова. Она инопланетный разум, который просто вселился в тело Наташи. Она была послана сюда, чтобы изучать поведение людей. Но её время подошло к концу. Завтра произойдет телепортация, и Ветренникова, которую так любила Черникина, окажется на другой планете. А та Ветренникова, которую будет встречать Черникина, – это, увы, просто какая-то Наташа Ветренникова.

Когда Черникина начала плакать, Наташа сказала: «Не плачь. Каждый раз, когда начнёшь тосковать обо мне, тебе будет достаточно посмотреть на любой зелёный огонек, и я буду с тобой в ту же секунду».

Для тренировки Черникина смотрела из окна на такси, которое стояло напротив дома. Чтобы Черникина навсегда запомнила её настоящей, Ветренникова подарила ей свою фотографию. На обороте она написала: «Это я». Рассказывать про инопланетный разум Черникина никому не могла. Она дала слово.

…Утром, размешивая сахар в чае, Черникина вдруг заметила, что он не исчезает с ложки, сколько она ни старалась. Плачущую Черникину, кричащую, что «всё на свете не так, ты, мама, просто не понимаешь, а сказать я тебе не могу!», насильно уложили в постель, и, пока Черникина проваливалась в сон от жара в 39.9, она слышала, как мама говорила по телефону: «Наташа, я всё понимаю. И ангар, и кокон, и НЛО. Но с ней так нельзя, Наташа, она очень нежная девочка!»

Черникина очень хотела сказать, что она не нежная девочка, но каждый раз обморочно превращалась в прозрачную, круглую, надутую изнутри, как волейбольный мяч, рыбу с шипами и открытым ртом.

Козёл

Братом Черникиной был козёл. Звали козла Женей, и, хотя Черникина его никогда не звала, он всегда появлялся в самую ненужную минуту.

– Уйди, – сказала Черникина, не поворачивая головы и продолжая читать страницы папиросной бумаги, которые она нашла в нижней коробке с пластинками, задвинутой в самый дальний угол шкафа. – Иди пылесось. Посуду я уже вымыла.

За всю свою жизнь Черникина не могла вспомнить случая, когда этот козёл её послушался.

Заканчивалось всегда одинаково, когда бы ни начиналось: ровно без десяти шесть вечера, после драки, которая мгновенно прекращалась при взгляде на часы, её братец, с красным лицом, побитыми скулами, начинал пылесосить. Маму они встречали отдышавшись, но у Черникиной постоянно болела нижняя часть тела: козёл хорошо пинался. Мама всё понимала, грустно смотрела на неё, но даже ради мамы Черникина не потерпела бы выходок этого шибздика.

Только один, нет, два раза Черникина почувствовала что-то напоминающее жалость к братцу. Один раз она застала его с пальцем, наполовину насаженным на иголку швейной машинки. Женька кричал открытым ртом, но звука слышно почему-то не было. И ещё когда он вырывался от бабушки и разбил себе голову и раковину в туалете. Но там было столько крови, что Черникина сразу побежала к телефону.

Вот и сейчас Женька стоял и лыбился, посыпая ей голову мелкими рваными бумажками. Черникиной было не до него. Её настолько захватило чтение прозрачных листочков с очень плохо пропечатанными буквами, что она забывала дышать. Ничего подобного до сих пор ей не попадалось даже в читальном зале областной библиотеки.

Когда Черникина вскочила, чтобы врезать этому козлу по уху, её подвели вдруг ослабевшие ноги и холод, который заполнил всё тело, начиная с живота. Женька кривлялся перед нею, держа за спиною тонкую стопку бумаги, и кричал свинячьим голосом: «Всё маме расскажу! Мама сказала не лазить в эту коробку!»

Черникина посмотрела на часы. Времени драться не оставалось…

Она возила щёткой по бордовому паласу и старалась не смотреть на эту скотину, которая сидела на диване и подбрасывала вверх пять двадцатикопеечных монет.